Лестница грёз (Одесситки) - Страница 75

На кафедре Оганженяна не оказалось, пожилой мужчина спросил меня, по какому вопросу он мне нужен. Я помялась немножко и пролепетала, что хотела попытать счастья и перевестись в этот институт.

– Девушка, вы опоздали, мы уже укомплектовали все группы. Вы на каком курсе?

– На второй перешла.

– А учитесь как?

Я молча протянула зачётку. Увиденное его явно обрадовало: а зачем вам Оганженян?

– Он ходил к нам на тренировки и сам предложил. Я в волейбол играю.

– Но он уже взял Могилевскую и Дуракову. А где ты раньше была, милая моя?

– Так мне сказали, что нужно перед самым первым сентября прийти, чтобы никто не чухнулся.

– Садись, пиши заявление.

Этот добродушный дядька был завкафедрой. Целый день я проторчала в холле, пока он бегал по разным кабинетам, может, и по моему делу. Наконец он позвал меня: так, дитя моё, чтобы завтра у меня на столе были твои документы. Доставай, как хочешь. Гудбай, юное волейбольное создание!

Не помню уж сейчас в точности, что я несла, какую чушь в деканате, и что говорили мне. Но заявление мое на перевод подписали и отправили в отдел кадров. Там тётка тоже что-то бурчала, но я не слушала, поскорее бы выдала мне документы. Только к вечеру я влетела с ними на кафедру физкультуры, вся взмыленная, полусумасшедшая.

– Ну и настырная ты! Для спорта хорошее качество. В волейбол за институт будешь играть?

– А зачем я переводилась, конечно, буду, с Могилой на пару, – я показала на учётную карточку Ритки Могилевской у него на столе.

– С кем? Как ты её назвала?

– В нашей 7-й спортшколе кличка у неё такая была. Я тоже оттуда, и у меня прозвище было – Ниточка. Нитка.

– Это же за какие заслуги перед Родиной?

Я не стала вдаваться в подробности, что-то промычала, рассказала, как мы с Риткой еще в школе наигрывали свои комбинации и нас по ту сторону сетки не всегда успевали блокировать. Только вот «Буревестник» раскусил нас, но они же мастера, а мы даже еще не разрядники.

Завкафедрой не перебивал, внимательно слушал, только спросил, когда я начала играть.

– С детства, ещё у себя во дворе на Коганке. У нас первый подарок ребёнку был мяч. Целыми днями лупили им о стенку, пока не лопнет. Не стенка, а мяч. Вы знаете эту игру? Нет? Я покажу это просто. Всё по десять раз. Первые десять двумя руками одновременно, потом вторые десять по очереди – сначала одной рукой, затем другой, далее еще десять, чередуя левую с правой. Вот здесь поначалу все заваливаются. А потом уже идут самые разнообразные финты.

– И какие же?

Я увлеклась, разошлась не на шутку, раскрывая секреты дворовых тренировок. Мне бы мяч в тот момент, показала бы все, что мы делали, все наши упражнения. Они, конечно, отличались от классических, как я уже позже поняла, всерьез занявшись волейболом, но они были наши, мы их придумали.

– Нас взрослые научили, только чтобы мы со двора никуда не линяли, а были у них на виду. Я музыку из-за волейбола бросила, руки после мяча дрожали, я только бацать ими могла.

– Ну, все достаточно, урок окончен, – прервал меня завкафедрой. – Ладно, иди, первого сентября не забудь в институт прийти.

– Так вы меня берёте?

– Уже взяли на учётно-экономический факультет.

– Как на учётно-экономический? Оганженян обещал на планово-экономический.

– Я не Оганженян и ничего тебе не обещал. Не хочешь – возвращайся обратно, если примут, – он усадил меня на стул напротив себя. – Ты разницу между специальностями понимаешь?

Если честно, я не очень-то разбиралась, только то, что закончишь плановый – работать будешь где-нибудь в плановом отделе, учётный – в бухгалтерии, а кредитный – в банке. А вообще все эти специальности мне по самому большому барабану, просто нужно получить хоть какое-то высшее образование и чтобы весь белый свет отстал от меня. Я бы целыми днями валялась на кровати и читала романы и ходила бы в кино. Просто все считают, что плановый самый лёгкий факультет, не то что гибельный учётный. Алка говорит, плановики это белая кость на предприятиях, а бухгалтерия – вечные рабы, как мыши в норе, не поднимая головы, копошатся над своими документами, прикованные к стулу Кто-то что-то накрутит, а им расхлебывать и отвечать. У Галки папа работает в порту заместителем главного бухгалтера, он вообще считает эту профессию мужской. Как она может быть мужской, когда в этом ОКЭИ одни девчонки. Ещё он меня поучал, что из экономиста бухгалтером не станешь. А вот из бухгалтера экономист хороший может получиться. Но я ни тем, ни этим не хочу быть. Поживём – увидим, вдруг что-то изменится. А пока других вариантов нет. Я тих о ответила: я согласна.

– Молодец! Завтра к двум за студенческим билетом, будешь зачислена на второй курс. Рада?

Больше всех обрадовалась Алка, она даже меня расцеловала, что случается не часто. Мама обозвала меня неблагодарной: люди всё для тебя сделали, а ты их так отблагодарила. Бабка держала нейтралитет. Лишь утром, когда мы остались вдвоём, сквозь зубы процедила: а этот институт лучше того? Я, честно, сама не до конца разобралась: лучше или хуже, может, еще ругать себя буду, шило на мыло променяла. Бабка стала говорить про Лильку, что ей без меня будет тяжело, что она за мной, как за каменной стеной, и теперь стена эта порушилась, наверное, обиделась.

– Обиделась. Но не должна же я до пенсии её опекать! Хватит школы. И вообще, я больше с ней дружить не буду. Слышала бы ты, как она на меня орала своим истошным писклявым голосом. За что? За все хорошее? Горшок разбит, и вряд ли удастся его склеить, слишком мелкие кусочки.

Я уставилась в морщинистое бабкино лицо, такое родное, сколько же она пережила за свою жизнь, и я вот еще добавляю, то одно, то другое, сейчас Лилька, ни с того ни с сего коршуном набросившаяся на меня. Бабка ведь за каждый наш с Алкой шаг волнуется. А еще мама, Ленька. Как сердце выдерживает?