Лестница грёз (Одесситки) - Страница 66

За общежитием даже трава уже не росла. Комнаты располагались по обе стороны коридора, нам, четырём девчонкам, понятно, повезло, наше окно выходило как раз на это архитектурное сооружение, именуемое, опять же попросту нужником. Уж триста лет прошло со времени нашествия Мамая, но только не здесь, в этом сарае. Всё, буквально всё, начиная от пола до потолка, от окна до дверей, всё было выбито, поломано, измазано. На железных кроватях, наверное, спали ещё герои гражданской войны. Нам вручили истерзанные, вонючие и какие-то влажные матрацы с такими же одеялами и подушками с порванными наперниками. Белья нет, ещё не получено из прачечной. Пока без него обойдетесь. Еще получите по лампочке, 40 свечей, надо экономить, ввернете – да здравствует свет в комнате; тусклый, читать вечерами нельзя, ну и нечего глаза портить. Чай, не читать приехали, а работать, поднимать наше сельское хозяйство. В общем, мы этому коменданту были полностью до лампочки.

Кое-как мы более-менее навели порядок и отправились в столовую.

По широкой дороге, обсаженной гиганскими тополями, двинулись с сторону центральной усадьбы. Там был магазин потребкооперации и наша замечательная столовая. Солнце нещадно пекло, перламутровые листочки тополей играли и переливались на солнце и удивительно шелестели, как будто бы переговаривались между собой. Мы уже забыли о неприятном впечатлении от общаги, начали хохмить, девчата затянули удивительную украинскую песню. Я, не зная слов, им подпевала. Обед был еще тот, не разгуляешься. Назвать первое блюдо борщом – как только у этих коров-поварих необъятных размеров язык поворачивается. Многие только притронулись и отставили тарелки в сторону. Правда, мальчишки всё съели, особенно бывшие солдаты. На второе жирные тетки сготовили жаркое. Большие куски картошки плавали в черноватом томатном соусе с ломтями старого сала. Все это мы запили компотом из сухофруктов, хоть бы виноградом или яблочком угостили, Одесса же, сентябрь месяц.

Машины, которыми приехали, подкинули нас к громадному кукурузному полю, оно обрамлено было, словно помещено в рамку, с четырёх сторон высаженными деревьями. Нам вручили по мешку, выставили в ряды, и мы пошли ломать початки. Ребята наполненную тару относили и высыпали в прицеп к трактору. Так мы работали до самого вечера. Пешком, уставшие, еле доползли к столовке. Все то же жаркое с кашей из шрапнели не очень-то насытили студенческие желудки. Прикупить бы что-нибудь, да все уже закрыто. Чай наливали из борщевой кастрюли половником. Не знаю, из чего была заварка, но только не из чайных листьев.

В свою чудненькую общагу возвращались пешком и уже без песен, приседая по очереди между топольками. Мальчики направо, девочки налево. Не в загаженный же сральник тот идти. Завтра надо заставить почистить его.

Уснули все мгновенно, едва рухнули на кровать и дотронулись до подушки. Не почувствовали даже, как железные прутья впиваются в спину. Комары чудовищно выли всю ночь, а утром присоединились к ним кусачие мухи. Злые, мы опять потопали между топольками в сторону центральной конторы, прихватив с собой туалетные принадлежности. Снова мальчики туда, а девочки сюда. Удобрений в память о себе за этот месяц оставили предостаточно. Перед столовой умылись и почистили зубы. На завтрак нас ждала манная каша, кусочек сливочного масла, хлеб и какао. Под какао местные поварихи подразумевали воду, слабо окрашенную в кофейный цвет и разбавленную молоком. До поля, как и накануне вечером, добирались пешкодралом, медленно тянулись гуськом. А куда спешить: работа не Алитет, в горы не уйдет. Читали эту книгу?

Так и потянулись наши трудовые будни, сквозь которые одна мысль доминировала над остальными: успеть отовариться в маленьком магазинчике рядом со столовой, прежде всего прикупить «Червоне мицне» и рыбные консервы. Это вино по 52 копейки за бутылку опустошалось прямо из горла, оно заменяло нам воду. На вторую неделю наши желудки стали протестовать. Одна из девчонок совсем расклеилась, боли не проходили. В местной аптеке ни фталазола, ни других лекарств не было, кончились еще до нашего приезда, и я отпросилась у нашей преподавательницы сгонять за ними в Одессу, заодно и заскочу домой, переоденусь.

Пораньше рванула в столовку за едой для больной студентки. Поварихи налили в банки какого-то супа, и я понеслась в общагу. Но моя подопечная совсем раскапризничалась: ни за что не буду есть эту бурду, еще хуже станет, это же отрава какая-то. Не долго думая, я переставила банки в свою сумку и рванула на автобусную остановку. Уже тогда решила, что отвезу-ка я этот «аппетитный» супчик на первую станцию Большого Фонтана в ветеринарную лабораторию, я туда часто приносила из маминой мясоконтрольной свинину или говядину на проверку. Танюшка, лаборантка, очень внимательная и услужливая девушка, никогда не капризничала, если нужно, оставалась и после рабочего дня, только вздыхала: ладно, давай, что с тобой делать, не травить же людей.

Вот и сейчас я подумала: пусть на анализ возьмут это произведение кулинарного искусства, пробу сделают. Только бы успеть до закрытия. Мой видок потряс Танечку. Я всё ей подробно доложила, как у нас крутят желудки, вызывая рвоту а у некоторых ребят еще и температура поднялась. Договорились, как будет готово, Татьяна сообщит результат моей маме.

Как обрадовалась бабушка! Всё с меня сняла и сразу вываривать, потом вывесила мои вещи сушиться на балконе. А я полезла в ванную и уж наплескалась от души. Только вышла, звонок в дверь, пришла Лилька Гуревич. Я, лёжа на Алкиной тахте, расписывала ей все прелести колхозной студенческой жизни. Как мы ходим ночами на баштан и тырим арбузы, и виноградникам от нас достается. Какие у нас в группе замечательные пацаны, нет, это не одесские мальчишки – всезнайки и циники. Простые деревенские пареньки. Точно, Лилька, такие, как у Харитонова Иван Бровкин. С такими ребятами меня никогда ещё не сталкивала жизнь. Перед ними не надо играть комедии, что-то из себя воображать.