Лестница грёз (Одесситки) - Страница 90

Я стояла на балконе, набросив на хала т плащ, как всегда, с пачкой сигарет в руке. Теперь, когда курила, я всегда вспоминала Всеволода Ивановича. Тучи плотно укрыли небо, во всю ширь горизонта, как будто его и вовсе нет. Наверное, таким его видит капитан. Интересно, где он сейчас? И от этих мыслей становилось так тоскливо, даже плакать хотелось. Капитан сейчас стоит там, на скользкой палубе, и тоже ничего кроме темноты и дождя не видит. Мне за него стало страшно. Завтра сбегаю, посмотрю на его окно, нет, лучше позвоню из института. А что я ему скажу? Вдруг не узнает спросит: какая такая Оля? Не знаю никакой Оли, и не звоните сюда больше. Все же позвоню, услышу его голос и сразу повешу трубку.

Я приподнялась, хотела выбросить бычок подальше от балкона и услышала, как кто-то окликает меня. Внизу стоял капитан. При полном параде, в фуражке с крабом и чёрном блестящем плаще, который от дождя ещё больше блестел. Только бы сейчас никто из моих домашних не выполз на балкон, тогда мне капец. Махнула ему рукой, мол, идите, я сейчас.

Погасила сигарету, сказала Алке, что сбегаю к Лильке Гуревич за книжкой, скоро вернусь. Для наглядности даже не одевалась, так и помчалась. Капитан всё понял, прошёл вперёд, я его догнала.

– Ты куда, совсем раздетая, простудишься, дождь ведь ледяной! Быстрее в парадную, согреешься немного, вся дрожишь от холода, – продолжал Всеволод Иванович, – или беги домой, оденься как следует.

– Меня больше не выпустят. И так их обманула, а в парадную нельзя, меня же все здесь знают.

Мы были как заговорщики какие-то. Он взял меня за руку, осмотрел с ног до головы.

– Ты с ума сошла, у тебя голые ноги. Господи, детский сад. Пойдём скорей ко мне. Под теплым душем согреешься.

– Неудобно, лучше домой вернусь, только к Лильке забегу. Алке же соврала, что за книгой иду.

– Оля, мне завтра снова в рейс, да не бойся ты меня, обещаю, всё будет по-честному.

Как не поверить, глядя в эти пронизывающие меня любовными лучами глаза. Дождь как назло усилился, рванул ливнем, ещё и с косым ветерком. Мы взялись за руки и побежали, один старый, другой малый. Влетели к нему в квартиру, мокрые, как после стирки, хоть выжимай, особенно я, без головного убора, без чулок. Вода в лодочках хлюпала. Капитан суетился, сбросил мой плащ, туфли отнёс в ванную, воткнул в радиатор. Включил кран с горячей водой. Но вода из него лилась такой же ледяной, как ливень, под который мы попали. Капитан достал из комода шикарное махровое полотенце и стал им вытирать мои волосы, затем усадил на диван и принялся растирать ноги. Диван был разложен и покрыт смятым постельным бельём. Комната была не прибрана. Он старался навести хоть какой-то порядок. Потом плюнул и уставился на меня.

– Какая ты смешная, ненакрашенная. Господи, тебе сейчас можно дать от силы лет пятнадцать. Сильно похудела, бледная такая, заболела? Я несколько раз поджидал тебя, но напрасно. Где ты была?

– Весь сентябрь в колхозе ошивалась. Битва за урожай. Раньше колхозникам было по барабану как студенты работают. Мы и работали, особенно не перетруждались. А сейчас не просачкуешь.

– Почему, что изменилось? Ну-ка, товарищ Карл Маркс, объясните.

Я взбрыкнула: паразит, опять над бедной девушкой надсмехается, Маркса вспомнил, сейчас покажу вам этого бородача. Вам как – доходчиво или по-научному? Лучше по-научному все-таки на экономиста учусь. Мне вдруг так захотелось блеснуть своими знаниями, удивить его взрослыми грамотными объяснениями.

– В колхозах – всё, палочки-трудодни кончились. Прошлый век. Деревня сейчас тоже производство, теперь там каждый месяц платят зарплату. Сколько потопаешь, столько и полопаешь. Есть нормы, каждый день наряды закрывают, всё честь по чести, как на заводе. Вот и все нами заработанное им в наряды зачисляли. Тёток сволочных в надсмотрщицы приставили, целыми днями командовать нами и следить, чтобы не волынили. Еще бы хоть кормили по-человечески, кормёжка ужас какой была. Выручали кавалеры трактористы.

Я озорно посмотрела на Всеволода Ивановича.

– Так, значит, трактористы, на механизаторов потянуло. Задушу, как Дездемону!

– Зазря, товарищ капитан, я, к сожалению, была не в их вкусе. На мои кости никто не клюнул. Один рожу скривил: «А вы случаем не чахоточная, уж очень худая и длинная». Надсмехались над бедной девушкой, но арбузами и виноградом угощали. А вот их кислючее вино я не могла пить. От голода кишки каждый вечер марш играли, уснуть не могла. Всё, колхоз кончился, отбыла наказание. На следующий год учебная практика, говорят, в Николаеве. Там строят корабли, и вы, товарищ капитан дальнего плавания, будете на них плавать. А я практиковаться в корабельном вычислительном центре. Всё лето. Правда, здорово!

– А меня в своем колхозе совсем забыла?

– Нет, страдала от любви, как Дездемона, – пыталась я отшутиться. – Или Джульетта.

– Ну, я на Ромео по возрасту не тяну. А вообще, как знать, влюбился же в вас, дорогая моя Оленька.

Капитан продолжал суетиться, растирать мне ноги. А я, полулежа на диване, себя точила: «И ненормальная же я, в таком виде рванула. С какого бодуна?» Я действительно прилично промокла и начала чихать. Еще не хватало загрипповать.

– Оля, какой у тебя размер обуви?

– Тридцать седьмой. А что?

– Маленькие такие ножки, как у ребёнка, – и вдруг он прижал мой большой палец на ноге ко рту. – Откушу и возьму на память. Тебе жалко, для меня же?

Он продолжал целовать мои холодные ноги в мурашках, которых становилось всё больше и больше.

– Всеволод Иванович, перестаньте, я сейчас же уйду, если вы не прекратите, – мой халатик без пуговиц разъехался, обнажив тело в таких же мурашках.