Лестница грёз (Одесситки) - Страница 42

Дорка застыла как истукан, от всего услышанного ее била нервная дрожь. Она молчала, не в силах от ужаса разжать рот, наконец выдавила из себя:

– Кого найти?

– Так квартиранта твоего бывшего, он сейчас в начальниках у них. Надо сук этих поприжать, понимаешь, а то делают, что хотят. Пусть, гаденыш, Ленке шмотки и куш возвращает. Дорочка, помоги, за ради дружбы наших мужей. Поведи меня к нему, хоть на работу, нет, лучше домой. – Тут напористая крикливая Валька внезапно поумерила пыл, сменила гнев на милость: – Я ж понимаю, все кушать хотят. Так мы согласны, отблагодарим, чай не чужие, сочтёмся. Главное, чтоб к Ленке больше не цеплялись. Ну, так сведёшь?

Наконец до Дорки дошло, что от неё требуется. Но еще некоторое время она стояла в раздумье, потом повела плечами, словно стряхнула с себя оцепенение.

– Валя, понимаю, большая неприятность, но к Леониду Павловичу не пойду. Язык не повернётся такое ему предложить. Отблагодарим, все кушать хотят… Он меня мигом вышвырнет. Не тот человек, чтобы брать. Если бы я своими глазами не видела, как Жанка концы с концами еле сводит. В одной юбке со свитерочком бегает из года в год. Ты уж лучше сама к Наташеньке с её муженьком наведайся. Они рады будут. Ты ж им заявление подписывала на соседку, что она редко дома появляется. Вытурить бедную женщину помогала, вот и иди к ним. Долг платежом красен, пусть отдают его тебе и Ленку твою больше не трогают.

Лицо Валентины скривилось, желваки заиграли на раскрасневшихся от злости щеках:

– Ну и падла ты жидовская, Дорка. Сама ж с магазина живёшь и корчишь из себя целку. Мне-то не надо втюривать, какая ты честная и порядочная. Моего Ивана всё приваживала, бегал к вам с Надькой-курвой как на срачку. Мне тогда ещё нужно было вывести вас, лярв, на чистую воду. Ничего, и сейчас не поздно. А твой сынок ещё тоже заплатит, думает, ему так с рук всё сойдёт.

Дорка схватилась за сердце.

– А Вовчика чего впутываешь в наш разговор, он-то при чём? Валентина опустила голову и, как змея, прошипела:

– Твой бусурман Нинку мою испортил и бросил. Или скажешь, что ничего не знаешь? И она теперь и не туды, и не сюды. Кому такая дура нужна? Высохла уже вся. А сам, как павлин, у Надькиной племянницы ошивается. Такую девочку на курву старую променял. Попомни меня, отольются кошке мышкины слёзки.

Дорка ничего не ответила, машинально повернулась и пошла в магазин. Только дверь стала открывать, как резкая боль острым ножом полоснула в самое сердце. Больше она ничего не помнила – ни подъехавшую «скорую», ни больницу. Там долго ее не держали, диагноз поставили – микроинсульт.

Рот сдвинулся, тяжело, будто чужой, ворочался во рту язык. Левые рука и нога висели, как за ниточку привязанные. Руку не поднять, ногу не поставить, так и привезли через месяц домой, сгрузили на кровать, как сгружают с подвод мешки с картошкой. Вовчик крутился вокруг, приговаривая: мама, лежи спокойно, отдыхай. Справа на стул поставил ей воду лекарства, под кровать утку. После работы обещал заскочить. Так и бегал: до работы покормит, всё, что надо, сделает и после работы, и уезжал к своей Наденьке.

Сама Наденька, его ненаглядная «ученая», появлялась в выходной, правда, всё перестирывала, вывешивала во дворе и, едва Дорка прикорнёт, уносилась на свои Ближние мельницы. Дорка даже вздыхала с облегчением, часто делала вид специально, что спит. Не находили обе женщины общего языка. Дорка стеснялась «невестки не пришей к месту», как таких называли в Одессе. У На деньки тоже не все было в порядке со здоровьем, часто пошаливало сердце, скакало давление, и женские дела требовали лечения. Так что ухаживание за больной Доркой тяготило ее. Могла бы больше поухаживать за Доркой Надежда Сергеевна, однако она не утруждала себя излишним сюсюканьем со свекровью. Да и какая Дорка ей свекровь, так, просто Влада мать.

Наташку она вообще не видела. Та с тех пор, как привезли Дорку домой, ни разу к ней не заглянула. Спросить сына о соседке Дорка тоже не решалась. Только приветливая и безотказная Ниночка и бельё во дворе снимет, и перегладит, и подмоет Дорку Ждала она её, как свет в окошке. Девушка училась на вечернем и забегала лишь к самой ночи. Уставшая за целый день, она надолго не задерживалась, быстро справлялась со всем и убегала к себе. Дорка постепенно приходила в себя и старалась потихонечку сама что-то делать. Вовчик купил ей всё металлическое: кружку, тарелку, мисочку, они падали, не разбиваясь.

Только вот телефон у распрекрасных соседей не давал покоя, трезвонил и днём, и ночью, стал для больной женщины врагом номер один. Неужто такие деловые или специально, чтобы насолить ей, беспрерывно крутят этот проклятый диск? Со всеми, кто к ней приходил, она ни о чём другом не могла говорить, как только об этом телефоне, который доведет-таки ее до белой горячки. Вот и сыну дырку в голове проела: попроси На ташку, пусть хотя бы когда уходят, отключали бы его. Влад пытался застать соседку на кухне, но всё никак не получалось. Он постучал в дверь. Весёлый голосок откликнулся: открыто. И он переступил порог соседской комнаты.

– Вот это да! Кто к нам пожаловал! Какими судьбами! Проходи, не стесняйся. У меня здесь не совсем прибрано, но ты же будешь смотреть только на меня, – Наташка залилась своим щекотливым смехом. В руках у неё был хрустальный бокал с зеленоватой жидкостью. – Хочешь коктейль?

– Наташа, я к тебе по делу, мне сейчас не до коктейлей.

– А как можно решать дела, не выпив?

– Наташа, я серьёзно, мне надо поговорить с тобой.

– Конечно, поговорим, – девушка подошла к бару, откинула дверцу. Отражаясь в зеркалах, перед Владом заиграли разные иностранные бутылки с выпивкой. – Ну как? Что предпочитаешь? Я вот люблю коктейль с «Шартрезом». А тебе, думаю, сделаю что-то покрепче, с коньяком. Или ты хочешь один коньяк?