Лестница грёз (Одесситки) - Страница 135

135

Ну, хватит об этом, проехали. Сговорились как-то в воскресенье пойти в кино. Я быстро сделала все свои дела, купила билеты, зашла за ним, как условились, в назначенный час. И ведь знала же его как облупленного, что придется ждать, пока он неторопливо будет собираться. Но такое не могла предположить – и все из-за этой заразы. Как назло, зарегистрированная у него дома радиостанция пропикала несколько раз. Игорёк мне: «Олька, я быстро, только на минуточку», и, надев наушники, улетел в эфир.

Два часа с каким-то таким же прибитым, только тот с другой стороны земного шара, он выяснял: "What is your name?" А я все ждала, куда деваться, сидела и перелистывала журналы, выслушивая эту тошниловку. В кино всё равно опоздали. За то Лучинкин поимел полные штаны счастья. Счастлива была и я, поняв наконец, что это мне совершенно не нужно.

Но чашу моего терпения переполнила мама Игоря. Это было днём, мы как всегда бесились. Игорь был в тот день в ударе, так бацал по фоно, потом играл на гитаре. Несмотря на уже вспухшие подушечки пальцев, местами кровоточащие. Он временами облизывал их губами, чем вызывал у меня чувство сострадания и тронул какие-то душевные струнки внутри. Даже мелькнуло: может, все-таки это и есть начало первой девичьей любви?

Потом мы на кухне ели с ним и его младшим братиком прямо из железной банки консервы «Бычки в томате», пользующиеся в Одессе популярностью. Прямо в банку по очереди макали куски отломанного батона. И вдруг эту идиллическую картину прервала появившаяся на кухне с авоськами мама Игоря. Она примчалась домой в свой обеденный перерыв. Это была совсем молодая и красивая женщина, похожая на актрису Ирину Скобцеву. Как она закричала: «Это что здесь происходит? Игорь, это кто?»

Вид, конечно, у меня был ещё тот. Игорь всегда развязывал мой и без того чересчур пушистый хвост, а здесь мы ещё накувыркались все втроём. Школьная форма, сшитая из вельвета светло-коричневого цвета в мелкий рубчик, на груди была расстегнута, белый воротничок наполовину оторван. Черный фартук перекошен, но себя со стороны я не видела. Игорь сам растерялся и молчал.

Мама Игоря обсмотрела меня со всех сторон:

– Ты кто?

Я только и смогла еле произнести:

– Оля.

– Деточка, – ехидливо выпалила она, – а тебе уроки делать не надо? Твои родители разрешают тебе ходить в гости к ребятам? Ты из какого класса?

Я молчала, как молодогвардейцы.

– Извините, я пойду.

Подхватив портфель, я чуть ли не кубарем скатилась по лестницам. Как он свою маму боится! Даже не заступился за меня. А еще на любовь намекал…

Больше в радиоклуб я не приходила. Лучинкин пару раз приезжал в наш двор на Фонтан. Сидели на скамеечке, болтали. Потом он, как бы оправдываясь, рассказал мне, почему его мама такая строгая. Рассказ Игоря меня потряс. Подарил мне эту настоящую армейскую антенну, которая выбивает искры из асфальта. Не забыл, конечно, съехидничать при этом: «Теперь у тебя есть чем защищать свою девичью честь».

На этом и расстались, разошлись, как принято говорить в Одессе, как в море корабли. Каждый поплыл по своему курсу, сам себе стал капитаном, а штурманом была сама жизнь со всеми ее радостями, горестями и заботами.

Как это здорово, ни к кому не быть привязанной. Быть свободной, вольной, как птица, куда хочешь, туда идёшь, что хочешь, то и делаешь, самой строить свою судьбу. Я смотрела другой популярный в то время фильм «Разные судьбы» и начала понимать, что жизнь прожить – не поле перейти.

Когда повзрослела и стала бывать в разных компаниях, я сразу вычисляла девиц, таких тихонь, якобы скромниц от рождения, с идеальным покладистым характером. Сидит она, глазками хлопает, помалкивает, только улыбается своему кавалеру. Корчит из себя паиньку, краснеет от анекдотов с душком, закрывает глазки при жлобских высказываниях. А у самой только одно на уме, как бы поскорее зацепить, заарканить, якобы своей девичьей доверчивостью, хорошего парня. А потом, уже будучи замужем, так же потихоньку наставлять ему рога. Ох, уж эти тихони! Но у меня нет права осуждать их, это их судьба, они ее избрали для себя.

К Игорю Лучинкину, наверное, применимо высказывание Леонида Осиповича Утёсова, который, кстати, о птичках, лично целовал ручки автору этих строк. Вот так вот. Чем я очень и очень горжусь. Это было уже в Москве, он приходил в гости к моим соседям Давиду Осиповичу и Софье Захаровне Млинарис, с которыми дружил с детства, а с Давидом Осиповичем вообще вырос в одном дворе в Треугольном переулке. Я специально готовила к его приходу фаршированную рыбу. Он ел ее с удовольствием, приправляя красным хреном и приговаривая: мама моя так готовила. Потом, насладившись, тут же на кухне, откинувшись к стене, пел об Одессе, как мне казалось, лично для меня и игриво при этом поглядывал.

– Ах, одесские мальчики, как я их всех люблю! – с хрипотцой приговаривал Леонид Осипович. – Они не ходят, они бегают или летают. Они не говорят, а поют. Их темпераменты, их музыкальность, их поэтические сердца могут накормить весь мир искусством не хуже, чем лепетутники – хлебом. Я их обожаю, этих мальчиков! Они понесли славу нашего искусства далеко за моря-океаны, украсили сады прелестными цветами одесского гения.

Утесов, сам будучи гением, знал, что говорил.

Закончив эти юношеские воспоминания о Лучинкине, я сидела и думала: а как все сложилось бы, если бы мы тог да не расстались? Ведь он нравился мне по-настоящему, что греха таить. Страдала, вздыхала, посматривала на его балкон, проезжая по Греческой улице на дребезжащем 23-м трамвае. Вместе с тем понимала: любовь не вздохи на скамейке и не свиданье при луне. Спасибо Степану Щипачеву за это напоминание.

135