Я вышла из кабинета, блюститель закона ходил по коридору взад-вперед. Так хотелось скорчить ему рожу, еле сдержалась. Все-таки не девчонка уже. На улице в витрине магазина увидела своё отражение. Какой страх! Распустила волосы и помчалась домой.
Никогда не думала, что стану такой трусих ой. На работе меня трусило от любого стука, каждого происшествия. Казалось, я во всем виновата и наказание неминуемо. Увидев «скорую помощь», у меня чуть не началась истерика. Я спряталась за тоненькую шторку и наблюдала, как к Лейбзону ввалился «полтора жида». Интересно, а если бы этот человек был русским, как бы его тогда прозвали – «полтора русского»? Здесь на базе все перемешались, как у Лермонтова в «Бородино» кони и люди. Русские, украинцы, армяне, евреи. И, как говорит моя бабка, «на одну гиляку повесить, один другого не перетянет». Но почему-то внимание всегда при любых обстоятельствах акцентировалось на евреях.
Сегодня почти нет машин, диспетчер мается от безделья, однако боится оставить свой боевой пост. Склоняется к моему окошку комментирует: уже расцеловались, куш передал, сейчас ругаться начнут не встать мне с этого места.
– Откуда вы знаете?
– С моё здесь продержишься и тоже соображать начнёшь, а може, и нет. Такие, как ты, здеся надолго не задерживаются. О, о, слухай. Думаешь, они по-настоящему? На публику пузыри пускают. Запомни: если два еврея ругаются между собой – значит, шо они уже договорились. То мансы, на дураков рассчитано.
Я слышу, как истерические крики Лейбзона глушатся не менее мощным, как иерихонская труба, басом заведующего винным складом. Пусть грызутся, по-настоящему или прикидываются, лишь бы этот пузатый горилла сюда не полез.
– Как такой план выполнить можно? – рычал «полтора жида». -У меня же склад не резиновый. Мне что, всю Греческую бочками заставить? Сколько можно повышать? И так верчусь, как белка в колесе.
– Это ж яке колесо треба до такой белки! – язвит диспетчер на смеси русского и украинского. – Ольга, погляди на этого Ромео. Та иди сюды.
Я раздвинула пошире шторку.
– Дывись, на ремень дывись, бачишь ту скобу, це вин два ремня сцепил, а може, все три. Так и рубаху з трёх однаковых сшивае.
– Откуда вы знаете?
– Та все знають, портниха, шо его жинку обшивает и его, тут на базе работала. Она его любовница, да спилась зовсим. – Диспетчер окончательно раззадорился: – А видела бы ты, как он, бедняжка, питается, голод утоляет!
– И как?
– У него в подвале здоровый двухтумбовый стол. В верхнем ящике хлеб, целый круг российского сыру, палка колбасы и стакан. От это усё за день сжирает и запивает пятью литрами вина. А сам кажет, что целый день на диете.
Выждав мою реакцию, он так противно захихикал и полушепотом, по-свойски, словно знает меня сто лет, сообщил:
– А под столом у него между ногами ведро стоит, и он туда сцыт. А Манька ему баб поставляет. Какие красотки к нему хаживают, о-го-го.
Слушать его хоть и было противно, но для общего развития полезно.
– Я сам вот этими очами бачив. Он и мне предлагал. Я как-то у него в подвале был, выпиваем, а он всё крутится и хихикает а потом как застонал и кричит: Володька, подожди, сейчас кончу! Под столом у него девка работала. Такая баба, тебе доложу. Ты тоже симпатичная, но против неётьфу, ни впереди, ни сзади. Не веришь? Шоб я так жил.
Меня чуть не вырвало, я на Володю больше без отвращения смотреть не могла. Потом эту историю в разных вариациях от разных людей слышала и не обращала на все эти мансы никакого внимания. Это первый раз волосы на башке дыбом встают, а потом привыкаешь. У них своя жизнь, у меня своя. Через несколько лет, когда я сама выбилась в начальницы, убедилась, что все байки о нашем великане самая настоящая правда.
Ко мне в кабинет ввалилась известная всем мужчинам нашей конторы дама, в простонародье известная как «манда пергидрольная», с заявлением на издевательства небезызвестного «полтора жида». На полном серьёзе она в письменной форме описала все издевательства её начальника. Как после работы он заставляет её лезть под стол и… никаких за это сверхурочных не платит. Какой там Жванецкий или Аркадий Райкин, они и рядом не стояли. Я чуть не рехнулась, пока дочитала этот шедевр до конца. Как он надел ей на голову парашу, в которую целый день дюрил, это её больше всего возмутило. А она, не выдержав издевательств, в порыве гнева это ведро сама натянула ему на голову и кулаками лупила по нему Столь велика была ее обида. Так что вы думаете? Этот гад снял побои, и теперь её будут судить. Вот она и просит у меня как у женщины, способной понять другую женщину простую рабочую, защиты. Мне, мол, все бабы доверяют, зарекомендовала себя, не зарываюсь, хоть и начальница.
– Но я тоже не промах, – продолжала она, – на экспертизу сбегала, все зафиксировали – и побои, и изнасилование.
Вероятно, я всё же не удержала мимику на своём лице, и хотя старалась ржачку буквально заглотнуть вовнутрь своего организма, пусть там клокочет, она все равно подло вырывалась у меня из груди.
– Ты мне не веришь, подруга? У меня и свидетели есть, всех он не купит.
Я представила себе на минуточку этих победителей соцсоревнования в суде и каким пышным цветом расцветёт вся эта история в Одессе.
Рабочая женщина продолжала:
– Он у меня ещё попрыгает, я ж всю его кухню знаю. Сама вёдрами воду в бочки сливала, сцаками он торгует, а не вином. Там такие аферы крутят, тебе не передать.
Пообещав во всём обязательно разобраться и обязательно быть на её стороне, еле выдворила жалобщицу из своего провонявшего кабинета. Здесь же позвонила в кадры, чтобы перехватили её в коридоре и божью искру справедливости погасили на месте.